Функции социальной циркуляции

Лекция и вопросы по Теме 1 (Семинар) Питирим Сорокин Каналы вертикальной циркуляцииПоскольку вертикальная мобильность присутствует в той или иной степени в любом обществе и поскольку между слоями должны существовать некие «мембраны», «отверстия», «лестницы», «лифты» или «пути», по которым позволительно индивидам перемещаться вверх или вниз из одного слоя в другой, то правомерно и нам было бы рассмотреть вопрос о том, каковы же в действительности эти каналы социальной циркуляции. Функции социальной циркуляции выполняют различные институты. И среди них есть каналы, представляющие для нас особый интерес. Из их числа, которые существуют как в различных, так и в одном и том же обществе, но в разные периоды его развития, всегда есть несколько каналов, наиболее характерных для данного общества. Важнейшими из ряда этих социальных институтов являются: армия, церковь, школа, политические, экономические и профессиональные организации. 1. Армия как канал социальной циркуляции Данный институт играет особенно важную роль в военное время, то есть в периоды межгосударственных и гражданских войн. Нет нужды говорить, насколько судьба общества зависит от успеха в войне. Хотим мы того или нет, стратегический талант, мужество солдат независимо от их социального положения особенно высоко ценятся в такие периоды. Кроме того, война подвергает испытаниям и талант простого солдата, и способности привилегированных классов. Опасность, грозящая армии и государству, настойчиво принуждает последних ставить солдата в положение, отвечающее его истинным способностям. Вместо наград их ждет повышение по службе. Крупные потери среди командного состава приводят к заполнению вакансий людьми более низких чинов. В ходе войны эти люди продвигаются в звании прежде всего при наличии таланта. Полученная таким образом власть используется для дальнейшего продвижения по службе. Возможность грабить, мародерствовать, всячески унижать свою жертву, мстить врагам, окружать себя помпезными церемониями, титулами и т. п. предоставляет таким людям новую возможность купаться в роскоши, передавать свою власть по наследству потомкам — одним словом, получить всю полноту статуса доброго или плохого героя. Это служит объяснением того, почему армия всегда играла специфическую роль «социальной лестницы», благодаря которой простолюдины становились генералами, графами, принцами, монархами, диктаторами, властелинами мира сего. В то же время многие «урожденные» аристократы, принцы, короли, графы, правители утрачивали свои титулы, звания, состояния, социальное положение и даже лишались жизни. Подобные факты настолько многочисленны, ими настолько изобилуют анналы истории, что достаточно, видимо, привести лишь несколько характерных примеров. Во-первых, большая часть вождей воинственных племен стали лидерами и правителями благодаря войнам и армии. Во-вторых, как известно, из 92 римских императоров 36 достигли этого высокого общественного положения, начав с низших социальных слоев, продвигаясь по социальной лестнице именно благодаря службе в армии. Из 65 византийских императоров 12 «неожиданно» выдвинулись благодаря армейской лестнице. В средние века основатели династий Меровингов, Каролингов и других самых знатных фамилий тоже достигли верхушки социального конуса благодаря этому каналу. Несчетное множество средневековых разбойников, крепостных и людей простого происхождения таким же образом стали дворянами, хозяевами, князьями, герцогами и высокопоставленными официальными лицами. Меркадье, генерал-аншеф Ричарда Львиное Сердце, Кадок, союзник Филиппа Августа, Эбрион и другие — примеры таких неожиданно выдвинувшихся людей. В XVIII веке во Франции «аристократы» наподобие Виллара, Катина, Фабера. Вобана, Шатеро и пр. вышли из низших слоев благодаря армии. В 1787 году из числа обучающихся в привилегированных военных колледжах Франции 603 были eleves du roi, 989 — отпрыски знати; 799 — сыновья трудящихся, но которым в будущем предстояло стать представителями нобилитета. Наполеон и его окружение, маршалы, генералы и назначенные им короли Европы вышли из простолюдинов и поднялись до такого высокого положения благодаря армии. Кромвель, Грант, Вашингтон и тысячи других командующих и condottieri достигли самого высокого положения благодаря армии. Герои последней войны, наши современники Кемаль-паша, Фрунзе, военные лидеры международных и гражданских войн, мировые правители, такие, как Чингисхан, Тамерлан и т. д., также примеры восходящего движения, осуществляемого посредством военных каналов. С другой стороны, тысячи невезучих военных командиров, потерпевши поражение, становились рабами, понижались в должности, подвергались остракизму, исключались, изгонялись, короче говоря, резко шли вниз. Все они дают иллюстрацию нисходящего движения посредством того же самого военного канала. В мирное время армия продолжает играть роль канала для вертикальной циркуляции, но в эти периоды роль его значительно меньше, чем в военное время. 2. Церковь как канал вертикальной циркуляции Вторым, из числа основных, каналом вертикальной социальной циркуляции была и есть церковь. Но церковь выполняет эту функцию только тогда, когда возрастает ее социальная значимость. В периоды упадка или в начале существования той или иной конфессии ее роль как канала социальной стратификации малозначима и несущественна. В периоды наиболее интенсивного роста эта роль также уменьшается из-за тенденции к социальной эзотеричности высших церковных страт и из-за мощного притока знати в эти слои вследствие легкости данного пути для дальнейшего продвижения по социальной лестнице. История христианской церкви подтверждает эти утверждения. После легализации христианства церковь начинает выполнять функцию той лестницы, по которой стали подниматься рабы и крепостные, причем иногда до самых высших и наиболее влиятельных позиций. Последователями христианской веротерпимости на начальных этапах были в основном выходцы из низших социальных слоев. После легализации христианства двери церкви и проходы к ее высшим рангам были еще открыты для простых людей. Рабы и зависимое крестьянство, люди простого происхождения, которые становились служителями культа, получали благодаря церкви свободу и достигали высоких позиций в обществе. При Меровингах и Каролингах мы видим, что многие из наиболее влиятельных епископов и государственных деятелей происходят из рабов, слуг, зависимого крестьянства, ремесленников. Этот процесс, правда, продолжался и позднее. Если принять во внимание, что в средние века епископ был не только главой епархии, но и крупным лендлордом, занимающим высокое положение в иерархии знати, а следовательно, и феодальным князем и очень часто богатым человеком, то легко понять огромную роль церкви как лестницы для социального продвижения или социальной деградации. Те, кто становились папами, кардиналами, нунциями, патриархами или другими высшими церковными авторитетами, одновременно достигали высшей или одной из высших социальных позиций в средневековом обществе. Церковь как канал социальной циркуляции переместила большое количество людей с низов до вершин общества. Геббон, архиепископ Реймса, был в прошлом рабом; папа Григорий VII — сын плотника; могущественный архиепископ Парижа Морис Саллийский — сын крестьянина. Все они — всего лишь некоторые примеры тех, кто возвысился благодаря церковной лестнице. Мое изучение римских католических пап показало, что из 144 пап, по которым имеются достаточные сведения, 28 были простого происхождения, 27 вышли из средних классов. В Англии, пишет Р. Греттон, «в старые времена устойчивой стратификации единственным способом продвижения из низших слоев общества в высшие была церковь. Ставшие великими религиозными авторитетами и поэтому влиятельными политиками бедняки вышли в основном из крестьянства, из среды фермеров и квалифицированных работников». Таким образом, многие представители низших слоев становились мировыми правителями, способными свергать и назначать королей (вспомним Григория VII и Генриха IV), возвышать тысячи людей простого и благородного происхождения. Институт целибата, распространенный в римско-католической церкви, еще более облегчил выполнение этой функции. Ее авторитеты, по крайней мере юридически, не могли иметь детей, а потому после их смерти освободившиеся позиции заполнялись новыми людьми, и вновь частично из низших слоев. Это вызывало к жизни перманентные восходящие течения в средневековом обществе. В период наивысшего господства римско-католической церкви, особенно в XII–XV веках, произошел большой приток дворян в высшие церковные слои (до ранга пап и кардиналов). Приток из таких семейств, как Висконти, Орсини, Сеньи, Гаетани, Борджия, Гвидони, Колонна, Медичи, Савелли, а также приток в менее высокие ранги не столь именитых семей несколько ослабил интенсивность и всеобщность циркуляции через церковный канал. Но тем не менее мобильность продолжалась и в достаточном объеме. Будучи каналом для восходящего движения, церковь была одновременно и средством для движения нисходящего. Достаточно указать на тысячи еретиков, язычников, врагов церкви, преступников, смещенных церковными агентами, отданных под суд, замученных, униженных, разоренных и уничтоженных. Хорошо известно, что среди этих «разжалованных» было немало королей, герцогов, князей, лордов, аристократов и дворян высоких рангов — словом, всех, кто занимал высокое социальное положение. В течение последних нескольких веков, когда социальная значимость церкви постепенно начала сокращаться, ее роль как средства циркуляции также начала сокращаться. Движение вниз и вверх внутри церковных рангов, естественно, продолжается, но оно уже не имеет былого значения. Вертикальные течения внутри церковной стратификации не затрагивают другие социальные течения, как это было раньше. Это и логический результат ослабления социальной роли церкви за последнюю пару столетий. Все, что было сказано о христианской церкви, можно отнести и на счет других религиозных организаций. Буддизм, мусульманство, даосизм, конфуцианство, индуизм, иудаизм, несмотря на замкнуто-кастовый характер, играли роль каналов вертикальной циркуляции в соответствующих обществах. В периоды роста и наивысшего влияния они возвеличивали своих адептов не только внутри своих организаций, но и внутри общественных рангов в целом. Многие из них, будучи открытыми на ранних ступенях своей истории и принимавшие своих последователей из любых социальных слоев, а в особенности из низших, давали людям простого происхождения возможность подняться до высоких социальных позиций. Жизненный путь, к примеру, Мухаммеда и его первых последователей — прекрасная тому иллюстрация. История буддизма и конфуцианства в Китае также дает множество подтверждений этому тезису. Хотя, возвеличивая одних, эти организации одновременно понижали других. Как и в истории христианской церкви, роль их была относительно большой в период расцвета; столь же резко она уменьшалась в периоды упадка или ослабления. 3. Школа как канал вертикальной циркуляции Институты образования и воспитания, какую бы конкретную форму они ни обретали, во все века были средствами вертикальной социальной циркуляции. В обществах, где школы доступны всем его членам, школьная система представляет собой «социальный лифт», движущийся с самого низа общества до самых верхов. В обществах, где привилегированные школы доступны только высшим слоям населения, школьная система представляет собой лифт, движущийся только по верхним этажам социального здания, перевозящий вверх и вниз только жильцов верхних этажей. Однако даже в таких обществах некоторым индивидам из низших слоев все-таки удавалось проникнуть в этот школьный лифт и благодаря ему возвыситься. В качестве примера обществ, в которых школьная система представляет собой лифт, движущийся вверх и вниз с самых низов социального конуса до его верха, возьмем китайское общество и современные европейские страны. В Китае приток людей в высшие социальные и политические слои происходил в основном посредством школьного «механизма». Этот факт, может быть, известен немногим, но именно он дает основание определять китайский политический режим как «систему образовательных выборов» или «систему образовательной селекции». Школы были открыты для всех классов. Лучшие ученики вне зависимости от их семейного статуса отбирались и переводились в высшие школы, а затем в университеты; из университетов они попадали на высокие правительственные позиции, а самые талантливые — в высшие социальные ранги. Таким образом китайская школа постоянно повышала людей простого происхождения до высших рангов и препятствовала продвижению (или даже скорее понижала ранг) людей, происходящих из высших слоев, которые не смогли удовлетворить требованиям школьной селекции. «По Конфуцию, школа — это не только система образования, но и система выборов, то есть она сочетает политику с образованием. Его политическая доктрина демократична и не предполагает наличия наследственной аристократии… Так как студенты, избираемые из простолюдин, становятся высокими должностными лицами, то и различные институты воистину являлись местами, где избираются представители народа. Образовательный тест выполнял роль всеобщего избирательного права… Под влиянием Конфуция китайское правительство стало правительством высшей демократии, ибо у каждого есть шанс стать премьер-министром». Китайское правительство мандаринов было, возможно, в большей степени, чем любое другое, правительством китайских интеллектуалов, набранных и возвеличенных благодаря школьному «механизму». Нечто подобное существовало в Турции в некоторые периоды, особенно во время правления Сулеймана Великолепного (1520–1566). Аристократия султанов, их гвардия и высокопоставленные государственные чиновники набирались из корпуса янычар. Этот корпус набирался из всех социальных слоев. Для этого специальные государственные служащие путешествовали по всей территории империи, отбирая самых лучших детей из всех слоев общества, но в особенности из низших классов. После отбора детей помещали в специальные школы, и они получали специальное образование. Таким образом они поднимались все выше и выше, достигая тем самым самых высоких социальных позиций в империи. В современном западном обществе школы представляют один из наиболее важных каналов вертикальной циркуляции, причем это проявляется в самых разнообразных формах. Не окончив университета или колледжа, фактически нельзя (а в некоторых европейских странах запрещено даже юридически) достичь какого-либо заметного положения среди высоких правительственных рангов и во многих других областях, и наоборот, выпускник с отличным университетским дипломом легко продвигается и занимает ответственные правительственные посты вне зависимости от его происхождения и его семьи. Многие социальные сферы и ряд профессий практически закрыты для человека без соответствующего диплома. Труд выпускников высших учебных заведений оплачивается выше. Социальное продвижение многих именитых людей в современных демократиях осуществлялось благодаря школьному «механизму». Относительная легкость продвижения благодаря школе понимается сейчас многими. Этим и объясняется происходящий в наше время большой наплыв студентов в университеты и колледжи. Роль канала, которую исполняет современная школа, становится все более значимой, ведь, по сути, они взяли на себя функции, ранее выполняемые церковью, семьей и некоторыми другими институтами. Все возрастающая социальная значимость школ открывает для них возможность либо приносить большую общественную пользу — в случае хорошей организации, либо, в противном случае, огромный вред. В качестве примера общества, в котором школа функционирует как канал циркуляции только в верхних слоях, упомянем индийское кастовое общество. По крайней мере таковым оно предстает в религиозных и юридических источниках. Возможно, что ни в каком другом обществе ученость и знания так высоко не ценились, как в Индии. В священных книгах, начиная с «Упанишад» и кончая кодексами типа «Узаконения Вишну», «Законы Ману», «Гаутама», «Брихаспати», «Нарада», «Апастамба» и другими, знание провозглашается силой, которая сохраняет порядок в мире и правит вселенной. Просвещение и обучение объявлялись вторым рождением, которое значительно важнее факта физического рождения. Так как «отец и мать создают только тело ребенка», а учитель помогает ученику родиться во второй раз, передавая ему священные знания, то поэтому второе рождение самое главное. «Это — реальность, неподвластная ни возрасту, ни смерти». Благодаря образованию индивид переходит из одного образа жизни в другой — образ жизни студента, домовладельца, аскета, странника, переходит из одной социальной позиции в другую, более высокую. В этом смысле школа здесь, как и везде, выполняет ту же функцию «социального элеватора». Но есть в этом и отличие от обсуждаемого ранее типа: образование запрещено для низших каст. Это видно из кодексов для касты шудра. Подобные ситуации наблюдались и в некоторые периоды истории европейских обществ. В Англии при Ричарде II был выпущен следующий декрет: «Ни один крепостной не должен отправлять своих детей в школу, чтобы не дать возможность их детям продвигаться в жизни». Декрет ясно показывает роль школы как канала вертикальной циркуляции и пытается закрыть его для представителей низших слоев. И поскольку вход в «лифт» был для них запрещен, то, естественно, этот путь социального продвижения был недоступен для членов низших классов и каст. Им приходилось прибегать к другим каналам для своего восходящего социального продвижения. 4. Правительственные группы, политические организации и политические партии как каналы вертикальной циркуляции Политические организации, начиная с правительства и кончая политическими партиями, также играют роль «лифта» в вертикальной циркуляции. Человек, единожды поступивший на должность, пусть даже и самого нижнего ранга, или ставший служащим у влиятельного правителя, поднимается при помощи этого «лифта», поскольку во многих странах существует автоматическое продвижение лиц по службе с течением времени. Кроме того, чиновник или клерк всегда имеют шанс быстрого продвижения, если их служба оказывается более ценной. Исторически большое количество людей, рожденных в слоях прислуги, крестьянства или ремесленников, поднялись до заметных общественных позиций. Было это в прошлом, происходит это и сейчас. В Риме, особенно после правления императора Августа, продвижение рабов, слуг и свободных по этой «лестнице» проходило широким фронтом. Мы наблюдаем такую же картину в периоды правления Меровингов и Каролингов в Западной Европе, да и вообще на всем протяжении средневековья. Слуги разных правителей, будучи вовлеченными в государственную сферу, нередко сами становились правителями. Таково происхождение многих средневековых герцогов, графов, баронов и прочей знати. Несколько по-иному это положение дел вошло в наше столетие. Карьера многих выдающихся государственных деятелей началась или с поста личного секретаря влиятельного политика, или вообще с чиновника низшего ранга. Используя любую возможность, им удавалось продвинуться до более высоких постов, а иногда даже до самых высоких общественных позиций. Их дети, родившиеся уже в более высоком социальном слое, продолжали это восходящее движение. В результате через два-три поколения все семейство заметно продвигалось по иерархической социальной лестнице. В демократических странах, где институт выборов играет решающую роль в утверждении правителей, политические организации продолжают играть роль канала вертикальной циркуляции, хотя несколько в иной форме. Чтобы быть избранным, человек должен каким-либо образом проявить свою личность, устремления и способности, успешно выполнить функции лидера, будь то сенатора, мэра, министра или президента. Самый легкий способ — это политическая деятельность или участие в какой-либо политической организации. Без этого крайне мало шансов привлечь внимание избирателей и быть избранным. Поэтому, как канал социальной циркуляции, политические организации сейчас играют особенно важную роль. Многие функции, которые раньше принадлежали церкви, правительству и другим социальным организациям, берут на себя политические партии. Нет необходимости говорить, что подавляющее большинство политических лидеров, правителей, государственных деятелей, сенаторов и прочих должностных лиц современных демократических стран достигли своих позиций по каналу политических партий. Особенно это относится к тем из них, кто родился в нижнем социальном слое. Справедливо пишет об этом Р. Мичелс: «Вне партийной организации многие социально полезные элементы были бы затеряны в том смысле, что они никогда бы не изменили своего социального класса и навечно остались бы пролетариями… Все талантливые пролетарии рассматривают политико-партийную организацию со свойственной им карьерой, как акт спасения». Д. Ллойд Джордж, Р. Макдональд, Ж. Жорес, Ж. Гед, Р. Вандервельде, А. Бебель, А. Адлер, А. Лабриола, О. Браун, К. Либкнехт, Т. Масарик, Э. Бенеш — только несколько имен из тысячи им подобных. Если бы не этот канал, то многие выдающиеся политики и государственные деятели вряд ли смогли бы достичь высокого положения в обществе. То, что касается крупных политических партий, правомерно отнести и к мелким местным организациям, как бы они ни назывались. Каждый город и деревня имеют своих политических боссов и лидеров. Одним из каналов их политического продвижения становится местная политическая организация или партия. 5. Профессиональная организация как канал вертикальной циркуляции Некоторые из этих организаций также играют большую роль в вертикальном перемещении индивидов. Таковы научные, литературные, творческие институты и организации. Поскольку вход в эти организации был относительно свободным для всех, кто обнаруживал соответствующие способности вне зависимости от их социального статуса, то и продвижение внутри таких институтов сопровождалось общим продвижением по социальной лестнице. Многие ученые, юристы, литераторы, художники, музыканты, архитекторы, скульпторы, врачи, актеры, певцы и прочие творцы простого происхождения социально поднялись именно благодаря этому каналу. То же можно сказать и о представителях средних слоев, достигших еще более высоких социальных позиций. Среди 829 британских гениев, исследованных X. Эллисом, 71 были сыновьями неквалифицированных рабочих, поднявшихся до высоких позиций исключительно благодаря этому каналу. Около 16,8 % из числа наиболее известных людей Германии родились в рабочих семьях и достигли высокого положения посредством профессиональной лестницы. Во Франции среди самых известных литераторов 13 % были из рабочей среды, и они также достигли известности и высокого социального положения благодаря этому каналу. В США из 1000 писателей по крайней мере 187 достигли известности благодаря этому каналу. 4 % наиболее известных ученых России (академиков), достигших высокого социального положения, вышли из крестьянской среды. Если так обстоит дело в кругу наиболее именитых, то менее известные профессионалы тоже улучшили свое социальное положение при помощи этого «лифта». Это можно, к примеру, проиллюстрировать судьбой многих киноактеров (Глория Свенсон, Дуглас Фербэнкс и др.), певцов (Шаляпин), актеров, композиторов, художников, которые, будучи рожденными в простой семье, благодаря профессиональному каналу достигли высокого экономического и социального положения, не говоря уже о богатстве, славе, званиях, степенях и т. п. Таковой была ситуация в прошлом, такой, по сути, она осталась и сейчас. Здесь должна быть упомянута печать, особенно газеты, как специфический вид профессиональных институтов, как важный канал вертикальной циркуляции. В настоящее время роль прессы в этом отношении значительно увеличилась. Она может обеспечить, по крайней мере на некоторое время, великолепную карьеру любой бездарности либо разрушить карьеру человеку незаурядных способностей. Прямо или косвенно она выполняет громадную роль «социального лифта». «Известность» — это то, без чего сейчас быстрое продвижение чрезвычайно затруднено. Она приносит славу часто на пустом месте, она открывает или губит талант, она может «преобразовать» средние способности в гениальные, может она и задушить истинного гения. Поэтому те социальные группы, которые контролируют прессу, играют большую роль в социальной циркуляции, ибо она представляет собой один из самых шумных, эффективных и скоростных лифтов циркуляции. 6. Организации по созданию материальных ценностей как каналы социальной циркуляции Какими бы ни были конкретные формы «обогащающихся» организаций — землевладение или коммерция, производство автомобилей или добыча нефти, горное дело или рыболовство, спекуляция или бандитизм, военный грабеж, — соответствующие им группы, институты и банды всегда выполняли роль канала подъема или падения в вертикальной социальной плоскости. Уже во многих первобытных племенах лидерами становились первым делом те, кто был богат. Накопление богатств приводило к социальному продвижению людей. Такова была ситуация среди большинства дописьменных племен. С самых ранних времен и на протяжении всей истории наблюдается тесная корреляция между богатством и знатностью. Она, как правило, нарушается только в периоды исключительные, а так кто знатен, тот и богат. Когда проявляются противоречия между знатностью и богатством (то есть когда знатные бедны, а богатые лишены привилегий), то такое состояние дел обычно недолговременно. И тогда обедневшая знать насилием и мошенничеством присваивает богатства или богатые покупают или добиваются привилегий. История в этом смысле развивалась по-разному, но состояние гармонии всегда было одним и тем же: накопление богатств шло параллельно с ростом социального веса. Таким образом, уничтожалось противоречие и восстанавливалась гармония. Справедливо считали в свое время Рене Вормс, Вильфредо Парето и Шарль Бугле, что если легко сохранить социальный престиж ленивцу, то трудно сохранить его, беднея. Патриции, всадники, аристократы и сенаторский класс в Риме; высшие классы в Древней Греции после Солона и других реформаторов; древние высшие сословия среди русских, немцев, французов и кельтов были самыми богатыми классами. Даже в обществе, где знатность определяется происхождением, знать часто происходит от неблагородных, но процветающих предков; только в последующих поколениях она становится «знатью по происхождению». Даже в таком обществе продвижение преуспевающего накопителя всегда благоприятно вне зависимости от его происхождения. Чтобы осмыслить это, достаточно вспомнить огромное общественное влияние таких богатых рабов, как Тримальхион, Палладий, Нарцисс и другие, в римском обществе. Вспомним и общественное влияние еврейских ростовщиков в средневековой Европе и Турции. На фоне относительно низкого статуса бедных евреев их богатейшие слои всегда были среди высших слоев средневекового и современного общества. Одновременно с возрастанием роли денег в средневековой Европе люди простого происхождения, но которые «делали деньги», начали подниматься по социальной лестнице. Роль класса предпринимателей увеличивается с ростом привилегий и его социального статуса в целом. Р. Греттон по отношению к восхождению английского класса предпринимателей (так называемый средний класс) правильно пишет: «Пока в XV веке аристократия и земельное дворянство разоряли друг друга, средний класс шел в гору, накапливая богатства… В результате нация однажды проснулась, узрев новых хозяев. Средний класс, и особенно процветающие предприниматели, быстро продвигался и вытеснил в значительной степени аристократию по крови, церковную и интеллектуальную элиту. За деньги он покупал все желаемые титулы и привилегии. Во времена Якова I торговцы, бакалейщики, таможенники, ювелиры, купцы, мэры провинциальных городов стали дворянами со своими гербами. Люди этого класса поднялись до самых высоких позиций. Иллюстрируют этот факт выдающиеся деятели Вест-Индской компании. Путь, по которому они поднимались к славе, был открыт любому человеку в королевстве». Тот же процесс происходил и во Франции. Восхождение французской буржуазии и наиболее процветающих предпринимателей осуществлялось благодаря этому же «каналу», то есть благодаря накоплению денег. Особенно начиная с XV века «деньги начали управлять страной; все теперь покупалось: власти и достоинство, гражданские и военные позиции и даже принадлежность к знатному сословию». Достигали высокого положения только те, кто имел деньги. Они составили новую аристократию. Самые знатные аристократические фамилии этих веков, подобно Понше, Бриконне, Пэра, Пренс, Бона, Вигуру, Рокетт и другим, поднялись из низшего социального слоя до самой вершины общества благодаря деньгам. Начиная со времени правления Людовика XIII и до Великой французской революции 1789 года каждый богатый человек становился знатным, подобно тому как в средние века каждый истинно храбрый человек становился рыцарем. В этот период деньги значили все и были всем. Простые предприниматели покупали любой титул и любое желаемое положение. Дворянские титулы начали продаваться короной en masse. Отец мадам Помпадур, Пуасон, воскликнул однажды на одном аристократическом приеме: «Иностранец, может, принял нас за князей. А на самом деле вы, месье Монмартель, сын владельца салона; вы, Салвале, — сын садовника; вы, Буре, — сын лакея?!» Картина впечатляющая. Последние периоды истории Древней Греции и Рима были такими же. Аристократия той эпохи пополнялась в основном за счет тех классов, кто преуспел в коммерции, независимо от их происхождения. Даже в кастовом обществе богатство является «социальным лифтом» вне зависимости от принадлежности к той или иной касте. С увеличением богатства изменяется и статус человека. «В прошлом году я был ткачом. Ныне, увеличив свое богатство, я стал шейхом. На следующий год, при условии роста цен, я стану саидом» — вот типичное продвижение в зависимости от богатства. Нет необходимости говорить, что в настоящее время накопление богатств — один из самых простых и действенных способов социального продвижения. Преуспевающий предприниматель — крупнейший аристократ современного демократического общества. Если человек богат, то он находится на вершине социального конуса, вне зависимости от своего происхождения и источника доходов. Правительства и университеты, князья и церковнослужители, общества и ассоциации, поэты и писатели, союзы и организации щедро осыпают его почестями и титулами, учеными и другими степенями и т. п. Перед ним открыты все двери, начиная с короля великой империи и до чрезвычайно радикального антикапиталистического революционера. Как правило, почти все можно купить и почти все можно продать. Новый Югурта мог бы сказать о современном обществе: «Urbem venalem et mature perituram, si emptorem invenerit». Следующие данные могут в некоторой степени прояснить, какие виды деятельности в XIX–XX веках приводили к накоплению богатств, а через него к росту социального и экономического статуса собственника. Даже такие группы, как редакторы, издатели, государственные деятели и церковники, поднялись по социальной лестнице благодаря их профессии и одновременно благодаря богатству. Их мы вправе рассматривать как группы, продвинувшиеся по социальной лестнице благодаря богатству и другим «лифтам». 7. Семья и другие каналы социальной циркуляции Среди других каналов вертикальной циркуляции можно упомянуть семью и брак (особенно с представителем другого социального статуса). Такой брак обычно приводит одного из партнеров или к социальному продвижению, или к социальной деградации. Таким образом некоторые люди сделали себе карьеру, другие же — разрушили ее. В прошлом брак со слугой или с членом низшей касты приводил к «социальному падению» одного из партнеров, ранее занимавшего более высокое положение, и, соответственно, к понижению социального ранга его отпрысков. По римскому закону, свободная женщина, вышедшая замуж за раба, сама становится рабыней и теряет свой status libertatis. Ребенок, рожденный рабыней, пусть даже и от свободного гражданина, тоже становился рабом. Подобная деградация ожидала и мужчину или женщину высшего сословия, вступивших в брак с мужчиной или женщиной низшего сословия. В настоящее время в демократических обществах мы наблюдаем взаимное «притяжение» богатых невест и бедных, хотя и титулованных, женихов. Оба партнера достигают тем самым: получения финансовой поддержки своему титулованному положению для сохранения его на необходимом уровне — одному, другой же продвигается по социальной лестнице благодаря богатству. Помимо этих каналов, без сомнения, существует множество других, но они менее значимы, чем все предыдущие. Всегда существовали наиболее привычные и удобные «подъемники», которые перевозили вниз и вверх потоки людей, «путешествовавших» в вертикальной плоскости. Тем, кто, как фермеры или рабочие, не пытались войти в один из них, суждено было остаться в нижних слоях, и у них было крайне мало шансов подняться или спуститься. Во все периоды каждый из вышеупомянутых институтов играл в той ли иной степени важную для определенного общества и в конкретный момент истории роль. Армия играет большую роль в период войны и социальных потрясений, но ее значение принижается в мирные периоды. Церковь имела большое значение в средние века, а в настоящее время ее роль уменьшается. Накопление богатств и политическая деятельность имеют огромное значение сейчас, хотя несколько столетий тому назад их значение было менее ощутимым. Изменяя свою конкретную форму и масштабы, каналы вертикальной циркуляции существуют в любом стратифицированном обществе, и они столь же необходимы ему, как сосуды для кровообращения человеческому организму. Механизмы социального тестирования, отбора и распределения индивидов внутри различных социальных страт 1. Определения В любом обществе есть много людей, жаждущих продвижения в верхние слои. Но так как только некоторым удается сделать это и так как при нормальных условиях социальная циркуляция не носит неупорядоченного характера, то вероятно предположить, что в любом обществе существует особый механизм, контролирующий процесс вертикальной циркуляции. Этот контроль заключается, во-первых, в тестировании индивидов для установления адекватного выполнения ими социальных функций; во-вторых, в селекции индивидов для определенных социальных позиций; в-третьих, в соответствующем распределении членов общества по различным социальным слоям, в их продвижении или деградации. Другими словами, внутри стратифицированного общества существуют не только каналы вертикальной стратификации, но и своего рода «сито», которое просеивает индивидов и определяет им то или иное место в обществе. Основная цель этого контроля — распределить индивидов в соответствии с их талантами и возможностями успешного выполнения своих социальных функций. Если они неправильно распределены, то они плохо исполняют свою социальную роль, а в результате страдает все общество: оно дезинтегрируется. Вряд ли существовало и существует такое общество, в котором распределение индивидов совершено в полном согласии с правилом — «каждый должен находиться на том месте, которое соответствует его способностям». Тем не менее длительная эволюция многих обществ не означает, что их механизм социального тестирования, селекции и распределения в целом был адекватным и выполнял свою функцию более или менее удовлетворительно. Проблемы, которые предстоит сейчас обсудить, пожалуй, следующие: 1) что представляет собой этот механизм селекции и распределения индивидов? 2) как и на какой основе он проверяет, отбирает и распределяет их? На первый вопрос можно ответить просто: в любом обществе этот механизм состоит из всех имеющихся социальных институтов и организаций, которые выполняют эти функции. Как правило, эти институты суть те, которые функционируют в качестве каналов вертикальной циркуляции, а именно: семья, армия, церковь, школы, политические, профессиональные организации. Они являют собой не только каналы социальной циркуляции, но в то же самое, время и «сито», которое тестирует и просеивает, отбирает и распределяет своих индивидов по различным социальным стратам и позициям. Некоторые из них, такие, как семья и школа, представляют собой механизмы, которые проверяют главным образом общие свойства индивидов, необходимые для успешного выполнения множества функций (уровень интеллекта, здоровье и характер). Другие институты, подобно профессиональным организациям, являются механизмами, которые тестируют специфические качества индивидов, необходимые для успешного выполнения специальных функций в той или иной профессии (к примеру, голос для певца, ораторский талант для политика, физическая сила для тяжелоатлета и т. п.). Обратимся теперь к тому, как эти институты выполняют заданные функции и какие типы тестирования, селекции и распределения существуют в различных обществах? Такой анализ даст нам возможность глубже проникнуть во многие институты и покажет нам, что, сколь бы абсурдными они ни казались на первый взгляд, на самом деле многие из них абсолютно естественны при существующих социальных условиях. 2. Семейный статус как косвенный тест способностей как фундамент социальной селекции и распределения индивидов Легко сказать, что в современном обществе все его члены должны занимать позиции, соответствующие их способностям. Но трудно определить, есть ли у человека та или иная способность, проявляется ли она у него в большей степени, чем у другого, и какими талантами обладает каждый человек вообще. Даже сейчас при наличии методов психологического тестирования эти проблемы во многих случаях не могут быть решены успешно. Еще более затруднительным было решение этих проблем в отдаленном прошлом. В таких условиях обществу приходится изобретать косвенные критерии для обнаружения и выяснения способностей его членов Методом проб и ошибок в характере семьи и ее социальном статусе был найден один из самых важных критериев для осуществления этой цели. Умные родители, обладающие высоким статусом, рассматривались как свидетельство большего интеллекта их отпрысков и пригодности их для высокого социального положения. Простое происхождение принималось за доказательство неполноценности личности я пригодное ги ее только для скромной социальной позиции. Так возник институт наследования социального статуса родителей детьми: рожденный в семье с высоким социальным рангом заслуживает также высокого ранга, рожденный в простой семье занимает скромное общественное положение. Таково было положение во многих обществах прошлого, таковым оно в некоторой мере остается и поныне. Таким образом, семью превратили в главный критерий оценок общих и специфических свойств личности и, соответственно, обоснования для определения будущего статуса индивида. В этом смысле семья играла огромную роль фундамента социальной селекции индивидов и в определении их социальных позиций. Она также была частью механизма социального распределения членов внутри общества. Использование семьи в качестве социального теста и инструмента распределения индивидов, вероятно, все же исторически было установлено методом «проб и ошибок», хотя причины для такого ее использования были хорошо известны задолго до Рождества Христова. Этими двумя причинами являются наследственность и образование. Происхождение из знатной семьи гарантирует хорошую наследственность и достойное образование; происхождение из бедной семьи чаще означает плохую социальную, интеллектуальную и физическую наследственность, а также плохое воспитание. Эти две причины, которые выделяют современные евгенисты, криминологи и психиатры, были хорошо известны в прошлом; более того, многие приемы современных евгенистов впервые были апробированы очень давно. То, о чем я говорил выше, объясняет, почему метод тестирования индивидов исторически сложился и почему семья стала одним из древнейших критериев социального распределения членов общества по стратам. Эту роль семья играла на протяжении всей истории человечества. Значение этой функции семьи, однако, в разных странах и в разные периоды общественной эволюции отлично. Среди многих условий, влияющих на эту важную функцию семьи, упомянем только два: первое условие — стабильность семьи; второе — число и характер других образовательных и тестирующих факторов в обществе. Как эмпирическое и по этой причине гипотетическое можно сформулировать следующее предположение. При прочих равных условиях в обществе, где семья стабильна, брак священен и продолжителен; браки между представителями разных социальных слоев крайне редки; обучение и воспитание детей идет в основном в семье; число других тестирующих средств невелико. Когда общество начинает воспитывать детей только в относительно зрелом возрасте, то в таком обществе семья, как тестирующее, селекционирующее и распределяющее средство, играет чрезвычайно важную роль. В таком обществе наследование сыном статуса отца — обычное и естественное дело. И наоборот, в обществе, где семья нестабильна, браки легко разрушаются; браки между членами различных слоев привычны; образование детей с самого раннего возраста идет в других институтах, вне семьи, а их число относительно многочисленно, то в таком обществе семья, как тестирующее и селекционирующее средство, играет менее важную роль, чем в обществе первого типа. В таком обществе наследование детьми социального статуса отца не так необходимо, а потому и менее типично. Не надо далеко идти за объясняющими причинами такого обобщения. Так как семья нестабильна, а смешанный брак привычен, то он легко разрушается (разводы); в ней не может быть ни чистоты крови как фундамента идеи наследственного превосходства или неполноценности, ни святости семьи, ни семейной гордости, ни высокого социального статуса самого института семьи. Так как семья легко распадается, то она и не может быть эффективным воспитательным средством. Дети в раннем возрасте переходят в детсады, государственные или частные школы, поскольку семья не может играть исключительную роль образовательного и тестирующего средства. Она не может формировать детей в такой же степени умственно и нравственно, как общество. Короче говоря, в таком обществе семья теряет свою наследственность и свою исключительную образовательную ценность, а потому вполне естественно, что она теряет и свое исключительное значение как базиса в развитии социального распределения индивидов. Тогда эти функции начинают выполнять другие институты. Наконец, в таком обществе унаследованная кастовая принадлежность или унаследованное социальное перемещение становятся невозможными, так как все это будет менее рациональным, чем в обществе, где семья определяет — биологически и социально — врожденные и приобретенные качества личности. Таковы вкратце причины приведенного мною выше обобщения. К обществам первого типа можно отнести кастовое общество Индии, ранние полисы Древней Греции и Рима, средневековое общество в период с X по XIV век и многие другие сообщества, обладающие так называемой патриархальной семьей. В таких сообществах семья была стабильной, семейные узы священными и нерасторжимыми. Межкастовые браки или браки между представителями разных социальных слоев были запрещены. Общее образование и профессиональная подготовка детей осуществлялась в основном внутри семьи. Вне семьи было крайне мало школ. А если они и были, то обучение, как в кастовом обществе, носило чисто приватный характер, отношения между учеником и учителем приравнивались к отношениям отца и сына. Семья была одновременно школой, центром профессиональной подготовки и промышленным институтом. Передача по наследству социального статуса родителей детям была естественным следствием такого состояния дел. А отсюда исключительная значимость социального статуса семьи как критерия социального статуса индивидов. Теперь возьмите то же римское и греческое общество, но на поздних этапах их развития, или европейское общество XIX и особенно XX века, или такие периоды, как Ренессанс и Реформация в Европе, не говоря уж и о мощных социальных потрясениях. Семья дезинтегрируется и теряет свою святость. Брак легко распадается; развод привычен и повсеместен. Браки между представителями разных слоев типичны и больше уже не запрещены ни законом, ни церковью, ни моралью. Чистоты крови знатных и бедных больше не существует. Дети остаются в лоне семьи только первые несколько лет. Даже в этот период родители (особенно отцы) видят их только по утрам и вечером. Фактически же они растут вне семьи. В раннем возрасте они попадают под влияние двора, детских садов, школ и спустя некоторое время практически полностью уходят из-под влияния родителей. Образование, тренинг, профессиональная подготовка, накопление их жизненного опыта осуществляются вне семьи. При таких условиях функцию тестирования воплощают другие общественные институты. Семейный тест теряет свое исключительное значение. Статус семьи перестает служить базисом в определении социального положения индивидов. Передача по наследству профессии и социального статуса становится фактически невозможной и не столь необходимой. С исчезновением в таком обществе кастового наследования с его законами и с появлением интенсивной вертикальной циркуляции исторически начинает складываться норма оценивать личность не по ее семейному происхождению, а по личным качествам, какими их раскрывают школа, профессия и другие тестирующие и селекционирующие институты. Такова взаимосвязь между этими явлениями; таков «стиль» этих двух типов общества. Вышесказанное демонстрирует, что мы разумеем под изменением значения семьи как тестирующего и селекционирующего средства. В настоящее время в демократических странах ее роль менее значима, чем в обществах иного типа. Но даже и сейчас семья продолжает частично выполнять эту функцию. 3. Школа как тестирующий, селекционирующий и распределяющий механизм Вторым видом механизма тестирования способностей индивидов и определения их социального статуса была и остается поныне школа. Даже в кастовом обществе семейный тест и его влияние до определенной степени пересматривается и перепроверяется другими средствами, среди них лидирует система воспитания и образования. Это в большей мере касается тех обществ, в которых мы сейчас живем. Хоть и поныне семейный статус и семейное образование грубо очерчивают жизненный путь детей, то школа — это следующий этап в перепроверке «вердикта» семьи, и очень часто она решительным образом изменяет его. До последних лет люди склонны были рассматривать школу прежде всего как образовательный институт. Ее социальная функция виделась во «вливании» в учащегося определенного набора знаний и в корректировке его поведения. Тестирующая, селекционирующая и дистрибутивная функции почти полностью игнорировались, хотя именно эти функции школы едва ли менее значимы, чем функция «просвещения» и «образования». Лишь в последнее время многие специалисты в различных областях стали обращать внимание и на эти функции школы. В настоящее время очевидно, что, оставаясь «воспитывающим и образовательным» институтом, школа является и частью социального механизма, который апробирует способности индивидов, просеивает их, селекционирует их и определяет их будущие социальные позиции. Иными словами, фундаментальная социальная функция школы заключается, во-первых, не только в том, чтобы выяснить, усвоил ли ученик часть учебников или нет, а прежде всего в том, чтобы при помощи экзаменов и наблюдений определить, кто талантлив, а кто нет, какие у кого способности, в какой степени они проявляются, какие из них социально и морально значимы. Во-вторых, эта функция заключается и в том, чтобы устранить тех, у кого нет ожидаемых интеллектуальных и моральных качеств. В-третьих, устраняя «неугодных», закрыть для них пути для дальнейшего продвижения по крайней мере в определенные социальные области, но обеспечить продвижение способных учащихся в направлении тех социальных позиций, которые соответствуют их общим и специфическим свойствам. Успешно ли они реализуются или нет, но эти установки являются важнейшими функциями школы. С этой точки зрения школа и есть первичное тестирующее, селекционирующее и распределяющее средство. В целом вся школьная система с ее препятствиями, барьерами, экзаменами, наблюдениями над учащимися, группами, ступенями, с ее поэтапным (поклассным) продвижением, устранением представляет собой очень сложное «сито», которое отделяет «хороших» будущих граждан от «плохих», «способных» от «неспособных», «подходящих для высокого социального положения» от «негодных». Все это как раз и разъясняет, что мы разумеем под тестирующей, селекционирующей и дистрибутивной функциями школьного механизма. Естественно, что интенсивность этой функции школы неоднозначна в различных обществах и в разные периоды времени. Среди прочего она сильно зависит и от степени осуществления тестирующей и распределяющей функции другими институтами, и особенно семьей. Если семья успешно выполняет эту роль, то есть когда только избранные достигают дверей школы, тогда тестирующая, селекционирующая и перемещающая функции школы не столь необходимы, как в случае, когда двери школы открыты для всех детей, когда школе не предшествует наследственный отбор. Естественно, что при таких условиях многие дети не способны продвинуться дальше нескольких первых классов школы, а число, так сказать, несостоявшихся личностей значительно выше, чем при наличии дошкольного отбора. Поэтому функция устранения в школе становится сильнее и безжалостнее. Она усиливается по мере продвижения от начальных классов к старшим, от начальной школы к средней, от средней школы к колледжу. В результате из многих учеников, поступающих в начальную школу, только незначительное меньшинство завершает учебу в университете. Подавляющее большинство учащихся, исключенных из школы, автоматически отстраняются от дальнейшего восхождения по социальной лестнице к высоким общественным положениям. Части из числа исключенных все же удается подняться по другим лестницам (к примеру, через богатство), но ее удельный вес незначителен. Большинству же исключенных благодаря школьному «ситу» суждено занимать относительно низкое социальное положение. Таким образом, в некоторых обществах школа действительно выполняет функцию отбора и приостанавливает социальное продвижение индивидов. Все это объясняет тот факт, что вопреки общепринятому мнению всеобщее образование не устраняет умственных и социальных различий, а лишь усиливает их. Школа, даже самая демократичная, открытая каждому, если она правильно выполняет свою задачу, является механизмом «аристократизации» и стратификации общества, а не «выравнивания» и «демократизации». Следующие впечатляющие данные ясно показывают тестирующую, селекционирующую и устраняющую роль школы в США. В соответствии с данными Леонарда Айриса, на каждую тысячу детей, поступающих в первый класс начальной школы, в старших классах остается: 723 — во 2-м классе, 692 — в 3-м классе, 640 — в 4-м классе, 552 — в 5-м классе, 462 — в 6-м классе, 368 — в 7-м классе, 263 — в 8-м классе, 189 — переходят в 1-й класс средней школы, 123 — переходят во 2-й класс, 81 — переходят в 3-й класс, 56 — переходят в 4-й класс. Учитывая, что из тысячи детей, поступивших в первый класс, в восьмом вследствие смертности и роста населения должны были бы остаться 871 человек, а мы видим вместо этой цифры только 263 человека, то остальные 608, следует заключение, либо были исключены из школы, либо сами бросили ее. По Э. Торндайку, 25 % белых детей в США в начале XX века смогли дойти только до пятого класса. Устраняющая роль средней школы еще выше. По данным Бюро образования на 1917 и 1918 годы, учащиеся первого года обучения в средней школе составили: 39.8 % от всех учащихся второго класса, 26.9 % от всех учащихся третьего класса, 18.8 % от всех учащихся четвертого класса, 14.4 % от всех учащихся средней школы. По данным Френсиса О'Брайана, из 6141 учащегося, поступивших в среднюю школу, только 1936 оканчивает ее. Так, только незначительная и тщательно отобранная группа достигает колледжа или университета. Но и здесь вновь продолжается процесс отсева, и только часть студентов, поступивших на первый курс, оканчивает колледж. Позднее мы пронаблюдаем причины этого огромного устранения, сейчас же достаточно отметить тот факт, что школа, доступная каждому, тем не менее создает препятствия большей части своих учеников и таким путем выполняет функцию социальной селекции будущих «жителей высших социальных слоев». С развитием интеллектуального теста эта тенденция просеивания, похоже, станет еще более тщательной. В настоящее время это уже проявляется в тестировании абитуриентов перед зачислением их в колледж и в создании препятствий тем, кто не показал необходимого интеллектуального коэффициента (i.q.) и других требуемых качеств. В различных формах школа в прошлом выполняла ту же функцию физической, нравственной и умственной селекции и устранения «непригодных». Чтобы не быть многословным, приведу сейчас еще пару примеров. В кастовом обществе Индии, чтобы стать членом высшего ранга высшей касты, успевающему студенту приходилось преодолевать такое громадное количество препятствий и демонстрировать такие физические и особенно умственные и моральные качества, что только очень немногим удавалось справиться с этим. По «Апастамбе», курс обучения ведов продолжался от 12 до 40 лет. В течение этого периода студент был обязан следовать своему учителю во всем, если только он не толкает его на преступления. Он не вправе перечить ему; должен проявлять о нем заботу, кормить его, самому же — принимать пищу только после учителя. Каждый день укладывать учителя в постель, вымыв и вытерев ему ноги. Самому же ложиться спать, только получив на это разрешение от учителя. Разговаривать с учителем стоя или сидя и никогда не лежа. И если учитель стоит, то он должен подняться, чтобы ответить ему. Он должен идти за ним, если он идет, бежать за ним, если он бежит. Более того, он не вправе смотреть на солнце; ему следует избегать в пище мяса и меда; ему не следует употреблять духи, украшать себя, спать в дневное время; не следует пользоваться мазью, экипажем, обувью, зонтиком, любовью, следует избегать злобы, жадности, замешательства, болтливости, игры на музыкальных инструментах, купания для удовольствия, не следует чистить зубы, находиться в сильном возбуждении, петь, танцевать, испытывать несчастье или ужас; ему не следует смотреть на женщин и касаться их, играть в азартные игры, оказывать мелкие услуги, брать то, что ему не предлагают, причинять вред живым существам, произносить грубые слова, да и вообще он должен говорить правду и т. д. и т. п. И наоборот: «Если эти правила нарушаются, то веды отнимают уже приобретенные знания у того, кто их нарушил, и у его детей; кроме того, он уготован к аду, а жизнь его будет короче (не говоря уж о том, что он теряет все шансы стать человеком высокого ранга). Предположение о том, что многие из учеников не выполняли эти и многие другие предписания, было бы недалеким от истины. Поэтому можно считать, что и этот тип школы в самой строгой форме выполнял ту же функцию социального тестирования и селекции будущих лидеров кастового строя Индии. Таким образом, в Индии аристократия и аристократическая элита оказываются просеянными через два самых серьезных сита: семья и школа. Ее тестировали биологически, интеллектуально и нравственно. В результате мы имеем самую могущественную аристократию, отобранную биологически и социально. Если мы теперь двинемся еще дальше на Восток, то увидим несколько иную китайскую школу, которая по-своему выполняет ту же функцию просеивания будущих лидеров страны. В отличие от Индии, в Китае школы были открыты для всех людей всех классов. В этом смысле китайская система сходна с той, которая существует сейчас в демократических странах. Но в Китае в большей степени, чем в современных демократиях, образование определяло социальный статус человека. Если верить китайским источникам, то там, по крайней мере в некоторые периоды, просеивающая роль школы была очень значительной. „Даже сыновей императоров, принцев, высокопоставленных должностных лиц, если они не были подготовлены к соответствующей деятельности, переводили в класс простых людей; даже сыновей простых людей, если они имели хорошее образование и характер, были соответственно подготовлены, переводили в класс министров и знати… Образование было единственным детерминатором социального положения“. Редко кому удавалось проскочить через сложную схоластическую систему китайского образования и экзаменов и окончить университет. Подавляющее большинство тех, кто попадал в „школьную расу“, бросали учебу и таким образом исключались из числа потенциальных кандидатов на высшие социальные посты. Много схожего можно сказать и о других образовательных системах, однако завершим на этом рассмотрение школы как тестирующего, селекционирующего средства контроля социального распределения индивидов. 4. Церковь как тестирующее, селекционирующее и дистрибутивное средство То, что было сказано о школе, можно перенести и на церковь. Во многих странах церковь была школой, а школа — церковью, иными словами, их функции фактически совпадали. Там, где эти два института отделены друг от друга, как, к примеру, во многих современных обществах, разница между ними в отношении их селекционирующей функции заключается в том, что школа в основном тестировала интеллектуальные качества индивидов, а церковь — в основном их моральные и социальные качества. В классическом средневековом обществе церковь была одновременно и школой, ибо она выполняла универсальную, интеллектуально-моральную, социально-тестирующую функцию, осуществляла селекцию индивидов. Во всех подобных обществах селективная роль церкви была огромной. Из тех, кто мог потенциально достичь ответственных позиций, исключались все „язычники и еретики“. Их преследовали и „помещали“ на самое дно социального мира, заключали в тюрьму, лишали гражданских прав, подвергали экзекуциям. В-третьих, лица, которые, по мнению церкви, были добродетельными, продвигались наверх. Короче, церковь играла громадную роль в социальной селекции и распределении индивидов среди различных социальных слоев. В настоящий момент в обществах, подобных американскому, „селективная“ роль церкви по сравнению с селективной функцией школы значительно меньше. Но тем не менее она все еще ощутима. Мнение церковной общины, принадлежность человека к церкви, характеристика лидерам, исходящая от церкви, — все это по-прежнему играет значительную роль в карьере многих людей, начиная с простых прихожан и кончая педагогами, профессорами, должностными лицами, сенаторами, губернаторами и даже президентами. 5. Семья, школа и церковь как средства тестирования общих свойств личности. Их решающая роль в определении типических черт различных социальных классов Перед тем как обратиться к социальным факторам, которые тестируют специфические качества индивидов и отбирают их для специальных социальных и профессиональных групп, правильно будет несколько слов сказать об огромной роли, которую церковь, семья и школа играют в определении типических черт высших и низших слоев общества. Как было уже показано, эти средства тестируют главным образом биологические, умственные и моральные качества индивидов, релевантные для успешного выполнения многих социальных функций. Сейчас же мне хочется особо подчеркнуть, что характер этих селекционирующих средств и их стандарты желаемого и нежелаемого, хорошего и плохого сильно влияют на тех, кто заполняет верхние и нижние ярусы общества. Эти средства суть социальные „сита“, и от их природы зависит, какие „человеческие частицы“ останутся в верхних, а какие проскользнут в нижние слои. Чтобы проясяить все это, достаточно нескольких примеров. Как мы видели, чтобы успешно выдержать тест в школе брахманов, ученику приходится продемонстрировать не только способность зазубрить веды, но и экстраординарные моральные и социальные качества: редкое терпение и самоконтроль, сверхъестественную силу управлять всеми биологическими импульсами, подчинять себе все соблазны, выносить все физические лишения, презирать житейские блага и комфорт, стремиться к истине, не бояться никаких земных авторитетов и тем более физических страданий и т. д. Только люди с чрезвычайной силой воли и духа могли выдержать такой тест. В результате высокопоставленные группы брахманов состояли из тщательно отобранных людей, далеко превосходящих средний интеллектуальный и моральный уровень. Давайте возьмем китайскую школу. Здесь также уделяется много внимания моральным и социальным качествам, хотя и тестируются в основном знания классики, изысканность стиля литературного сочинения и подобные вещи, имеющие малую практическую ценность и не дающие реального знания о природе причинных связей. Отсюда чисто „литературный“ характер китайского правящего класса, составленного из тех, кто успешно выдержал „литературный“ тест; отсюда его непрагматичность и неспособность справляться со многими практическими делами. „Литературный“ характер школы определил и „литературный и непрактический“ характер правительства мандаринов, которое представляло собой правительство интеллигенции par excellence. „Каково решето, таковой будет и мука“. Далее возьмем средневековую церковь и школу. Люди с сильными физиологическими потребностями, особенно с гипертрофированным сексуальным влечением, люди с независимым мнением, с антидогматическим складом ума и т. д., как правило, не могли пройти через это „аскетическое, догматическое и нетерпимое“ сито. Такие люди обычно оставались внизу общества, или опускались по социальной лестнице, или же им приходилось искать другие каналы для своего продвижения в обществе. Наконец, возьмем современную школу в западных странах. До недавнего времени ее тест был почти исключительно интеллектуальным плюс физическая подготовка. Современная школа не требует каких-либо экстраординарных моральных качеств или чего-то, даже отдаленно напоминающего требования школы брахманов. Если ученик не находится ниже усредненного морального уровня, он может успешно выдержать тест при условии, что он способный с точки зрения интеллектуального стандарта. Так как верхние слои общества пополняются за счет именно таких людей, то они, проявляя хорошие интеллектуальные способности, демонстрируют при этом заметную моральную слабость: жадность, коррупцию, демагогию, сексуальную распущенность, стремление к накопительству и материальным благам (часто за счет общественных и моральных ценностей), нечестность, цинизм и „плутократию“. Таковы бросающиеся в глаза качества, которые в изобилии демонстрирует управленческая, интеллектуальная и финансовая аристократия нашего времени. С другой стороны, естественным результатом такой организации школы является ее полная неспособность улучшить моральный дух населения в целом. За последние десятилетия число школ и выпускников начальных, средних школ и колледжей увеличилось намного больше, чем выросло само население, но число преступлений увеличивается, а не уменьшается, причем доля „грамотных преступлений“ заметно возрастает, а доля неграмотных — уменьшается. Все эти факты суть testimonium pauperitatis моральной несостоятельности школы в целом. Относительно низкий моральный уровень современных высших классов частично является результатом отмеченной выше организации школы. Эти примеры показывают, как сильно качества различных „аристократий“ зависят от школьной организации, являющейся тестирующим и селекционирующим средством. От характера „сита“ в значительной степени зависит как характер верхних, так и характер нижних этажей социального здания. Поэтому любому социальному реформатору следует обратить особое внимание на эти средства не только как на институты образования, но и в большей степени как на тестирующие и селекционирующие механизмы. Многие черты, малозначимые с „образовательной“ точки зрения, могут оказаться чрезвычайно весомыми с точки зрения их тестирующей и селекционирующей функции, и наоборот. Какими бы важными ни были черты, насаждаемые церковью, школой и семьей, не меньшую роль играют люди, которые продвигаются или сдерживаются ими. Селекционирующая роль социальных институтов, как великолепно показал В. Де Лапуж, возможно, даже более существенна для будущего страны, чем их же, но „воспитывающая и образовательная“ функция. Однако кроме качественного аспекта этой проблемы есть еще и количественная сторона. Количественный аспект проблемы заключается в том, каково число людей, которые проникли благодаря этим средствам в высшие слои общества. Я хочу особо подчеркнуть, что доля элиты в структуре всего населения — вещь отнюдь не маловажная. Верхние этажи социального здания должны быть пропорциональны его нижним этажам: они не должны быть ни слишком тяжелыми, ни слишком громоздкими, но если они таковыми становятся, то социальное здание неизбежно рушится. Вслед за Мальтусом мы привыкли говорить о перенаселении и недостаточной населенности по отношению к социально-демографической норме. Любопытно то, что мы никогда не говорим о перепроизводстве или недопроизводстве кандидатов в верхние слои общества. Очевидно, что ни одно государство не может процветать, если его верхние слои составляют, скажем, 50 % от всего состава населения. Очевидно также и то, что правительство страны с населением в 100 миллионов не может состоять из 50 управленцев; иначе они были бы всемогущими божествами, способными самостоятельно выполнять все функции управления. А это значит, что для любого процветающего общества существует оптимальное соотношение верхних слоев по отношению ко всему населению, значительное отклонение от которого губительно для общества. Таким образом, потенциально существует возможность перепроизводства и недопроизводства кандидатов в верхние социальные слои. В зависимости от типа общества перенасыщенность верхних слоев может явиться или результатом непропорционального воспроизводства верхних слоев в неподвижном обществе, или результатом слишком слабых тестирующих социальных механизмов, которые позволяют чересчур многим проникнуть в высшие классы. Недопроизводство может произойти вследствие слабодифференцированного воспроизводства верхних слоев или слишком тщательного отбора кандидатов. В результате только незначительное число людей может пройти отбор. Такое сугубо гипотетическое вычисление показывает, сколь большая разница может получиться из небольшого отличия в „плодовитости“ высших и низших классов и как легко может получиться или перепроизводство или недопроизводство высших слоев. Еще проще это происходит вследствие слишком тщательного или слишком свободного отбора кандидатов путем тестирующих и селекционирующих средств социального распределения индивидов. Давайте посмотрим, к каким результатам может привести перепроизводство, вызванное слишком мягким отбором или высокой плодовитостью высших классов, которое легко может осуществиться в странах, где существует полигамия, как, например, в Турции. Все перепроизведенные члены будущей элиты не могут найти места в высших слоях. Между ними неизбежна острая борьба и соревнование за обладание высокими позициями. В иммобильных обществах это приводит к безжалостной борьбе многих кандидатов на одну и ту же позицию монарха и другие высокие посты. Вспомним, как сыновья одного правителя в династиях Османов, Меровингов, Константина Великого, Каролингов и многих других знатных семей периодически вероломно умерщвляли друг друга, отравляли или низвергали с престола, не говоря уж о смертельной вражде и междоусобных войнах. С этой точки зрения все это — лишь репрессивные меры для сокращения перепроизводства и установления необходимого равновесия сил. Описания подобных процессов заполняют все хроники западных и восточных стран. Если перенаселение обычно ведет к войне, то почему не допустить, что перепроизводство населения в высших слоях может привести к подобным последствиям. Вышеуказанные факты, как кажется, подтверждают нашу гипотезу. Несчетное число дворцовых переворотов, свержений и беспорядков возникли не без участия этого фактора. Несколько отличны по форме, но сходны по сути результаты перепроизводства элиты в мобильных обществах. В этом случае процесс происходит примерно так: перепроизведенная элита не может найти соответствующего ей высокого положения. По этой причине „неудачники“ остаются неудовлетворенными и начинают организовывать свои собственные „возвышающие“ организации. Так как эта организация не обладает привилегированным местом при существующем режиме, ей приходится быть критической, предприимчивой, оппозиционной, радикальной и революционно настроенной. „Меркантильные амбиции“ этих представителей элиты не удовлетворяются при существующем порядке, и они ищут выхода в социальном переустройстве или революции. Дополнительным подтверждением к вышесказанному может быть следующее. Те, кому удалось достичь высокого положения при существующем режиме, не могут по определению располагать ни должным престижем, ни реальной возможностью „утихомирить“ оппозиционные силы, так как они достигли этого положения благодаря мягкому отбору и попросту оказались „счастливчиками“, а вовсе не более способными, чем „неудачники“, которым пришлось остаться на нижних слоях. Таким образом, перепроизводство элиты вследствие слишком легкого теста и действия тестирующих и селекционирующих средств приводит к социальной нестабильности, беспорядкам и революциям. Подобный результат достигается и по-иному, путем недопроизводства элиты из-за низкой рождаемости среди высших слоев в иммобильных обществах или из-за слишком строгой системы отбора в обществах мобильных. В этом случае число представителей элиты может быть намного меньше, чем необходимо для заполнения всех высоких социальных позиций. Поэтому часть таких позиций приходится „отдавать“ не прошедшим селекцию людям. Такое распределение деформирует достоинства строгой селекции, которая, между прочим, может „воспротивиться“ стремительному восхождению большого числа людей, не говоря уж об эзотеричности верхних слоев элиты. В этом случае начинает аккумулироваться неудовлетворенность в нижних слоях, и создается взрывоопасная ситуация, которой легко может воспользоваться оппозиционно настроенный лидер. Иными словами, такая система снова приводит к социальной нестабильности и беспорядкам. Если же, наоборот, несмотря на строгий отбор на уровне нижних слоев, не будет действенной элиты, то такая система приводит к неоспоримому превосходству строго отобранной элиты и, таким образом, к социальной стагнации, что не раз наблюдалось в истории Индии. Те же последствия наблюдаются и в том случае, если „социальные фильтры“ дефективны, если наследственная аристократия вырождается или когда система» тестирования совершенно случайная, а критерии селекции неадекватные. Если, например, таким критерием является цвет глаз, или изысканный литературный стиль, или наследственный статус отца без дальнейшей поправки на потенциальный талант сына и на то, какими, соответственно, наследственными качествами он обладает, то, очевидно, состав высших правительственных слоев, отобранный на такой основе, едва ли будет подходить для успешного выполнения функций управления. В результате правительство, сложившееся таким путем, окажется несостоятельным. Внизу, на нижних этажах, будет много «врожденных» правителей, которые обязательно попытаются достичь положения, соответствующего их талантам. Поэтому социальная стабильность будет нарушаться и сверху — вследствие несостоятельности правительства, и снизу — вследствие «подрывной» деятельности низко стоящих правителей «по призванию». Общий итог все тот же: социальный беспорядок и нестабильность. Несмотря на кажущийся догматизм этих рассуждений, их можно было бы подкрепить значительным числом исторических примеров. Сейчас же в качестве иллюстрации укажу на один современный казус. Статистика выпускников колледжей в США дает следующий коэффициент мужчин-выпускников на 100 000 мужчин в возрасте старше 20 лет в составе всего населения страны: 1880 г. — 687 1890 г. — 710 1900 г. — 745 1910 г. — 875 1920 г. — 1137. С 1815 года было выдано 496 618 дипломов, но более половины из них было выдано с 1900 года; из 358 026 выпускников колледжей на 1 июня 1920 года больше половины получили свои дипломы после 1905 года. Факт ускорения выпуска дипломированных специалистов в США налицо. А это приводит к усилению конкуренции между ними и к трудностям в нахождении соответствующего диплому общественного положения. Все большее и большее число людей вынуждено довольствоваться скромным положением, плохо оплачиваемым и не очень привлекательным. Будучи уверенными, что диплом даст им право на лучшее место, и лицезрея вокруг себя роскошь и процветание других людей безо всякого диплома, они не могут не думать, что страна, в которой они живут, — уродлива, и что она относится к ним несправедливо, и что все это — результат капиталистической эксплуатации и т. п. Вывод: увеличивая скорость производства выпускников университетов, облегчая процесс окончания университета, воспевая большое значение университетского образования, но обращая при этом малое внимание на нравственное образование, будучи неспособными обеспечить выпускников подходящими местами, наши университеты готовят из своих выпускников неудовлетворенные социальные элементы (людей, проклинающих существующий режим, прямо или косвенно способствующих его свержению), готовые в критических условиях стать лидерами любого радикального или революционного движения. Даже сейчас среди них пропорция симпатизирующих радикальной «перестройке» реакционных и плутократических Соединенных Штатов Америки больше, чем в любой другой социальной группе. «Салонные» социалисты, «красные» и «радикальные» элементы пополняются главным образом за счет этой и подобных ей групп. Чтобы приостановить возможные последствия относительного «перепроизводства» элиты или, вернее сказать, псевдоэлиты, необходимо найти для нее соответствующее место, или сделать требования, необходимые для учебы в колледжах, более строгими, или усилить действие любого другого социального «фильтра». Вместо общественной пользы дальнейшее увеличение числа выпускников университетов, бакалавров гуманитарных наук, магистров, докторов философии и т. п. принесет только вред. Для многих такой вывод может прозвучать парадоксальным, но тем не менее дело обстоит именно так. Все вышесказанное иллюстрирует наш тезис о значении правильной организации качественной и количественной стороны социальных «фильтров». Обратимся теперь к другим тестирующим, селекционирующим и дистрибутивным средствам в обществе. 6. Профессиональные организации как тестирующие, селекционирующие, дистрибутивные средства Семья, церковь и школа — это те институты, которые в основном тестируют общие качества людей и определяют только в общем виде и предварительно, в какую из основных социальных страт попадет индивид и каким видом деятельности он будет заниматься. Их «вердикты» даже для тех, кто успешно пройдет эти «фильтры», отнюдь не окончательны. В дальнейшем их пересмотрят и перетестируют те профессиональные организации, в которых окажется человек. Еще с большим основанием это можно отнести к тем, кто не прошел все эти ступени общих «фильтров» или кто не смог пройти их вполне успешно. Эта группа с большей тщательностью тестируется профессиональным механизмом. «Вердикты» общих «фильтров» окончательны только в том смысле, что ряд привилегированных профессий закрыт для абсолютного большинства «неудачников», не выдержавших социального «сита» семьи, церкви, школы. Подавляющее большинство людей, успешно прошедших через этот тест, направляется преимущественно в эти привилегированные профессиональные группы. Однако даже в этих областях существует переоценка и корректировка «вердиктов» профессиональной группой тестов. Эти организации особенно важны как средство, апробирующее специфические способности личности, необходимые для успешного выполнения данного вида профессиональной деятельности. С этой точки зрения тестирующая и селекционирующая роль профессиональной организации не менее существенна. Профессиональное тестирование и селекция проявляются прежде всего в том, что сам факт существования особых профессий требует определенного отбора людей, которые могут войти и укрепиться в данной профессии и которые могут заниматься ею. Только люди, обладающие хорошим голосом, могут стать профессиональными певцами. Индивиды, не обладающие этим качеством, не могут заниматься этой профессией, но если все же они случайно «пробрались» в эту профессиональную организацию, то очень скоро им приходится либо бросить это занятие, либо их увольняют. Только человек с чрезвычайной физической силой может заниматься профессиональной борьбой. Рассеянный человек не может стать кассиром или бухгалтером; кристально честный и искренний человек не может быть дипломатом; слабоумный — профессором университета; глухонемой — оратором, проповедником или политиком; человек, который не выносит вида крови, — хорошим хирургом или солдатом; калека — профессиональным танцором и т. д. Добавьте к этому и тот факт, что для того, чтобы заниматься многими профессиями, необходимо иметь доброжелательные рекомендации, различные виды дипломов, хорошую школьную характеристику, приличествующий семейный статус и т. п. Человек без соответствующего диплома не может быть учителем, врачом, фармацевтом, пастором, инженером, архитектором и заниматься сотнями других профессий. Эти примеры показывают, что само существование профессионального разделения труда является мощным селекционирующим средством. В результате такой селекции (до и совершенно независимо от модифицирующего влияния профессиональной деятельности) члены большей части профессиональных групп отбираются биологически, интеллектуально и морально. Представители каждой профессии должны иметь некоторые специфические черты, отличающие их от представителей другой профессии. Такова первая форма тестирования, селекции и социального распределения индивидов, осуществляемая профессиональными организациями. Вторая основная форма социального тестирования и селекции индивидов профессиональными организациями проявляется в восходящем продвижении, блокировании или нисходящем движении внутри профессиональных рангов и межпрофессиональных слоев. Хорошо известно, что общественная карьера тех, кто уже допущен в профессию, какой бы она ни была, не равна. Некоторые быстро продвигаются вверх от мелкого служащего до президента корпорации, от солдата до генерала, от простого преподавателя до профессора, от малозначительного чиновника до губернатора, от священника до архиепископа, от второсортного, автора до именитого писателя, от малоизвестного актера до звезды и т. д. Другие же всю жизнь занимают одно и то же положение, а некоторые опускаются вниз по профессиональной лестнице. Крупный финансовый магнат становится бедным человеком, высокопоставленный чиновник опускается подчас до простого подчиненного, свергнутый монарх становится ничтожеством, папа — простым священником, профессор клерком, принц крови — рабочим и т. д. Такие социальные перемещения или социальные перераспределения индивидов происходят каждый день, причем все это совершается исключительно благодаря селекции в профессиональных классах. После того как индивид приступает к занятию той или иной профессией, каждый день и каждый час становятся для него постоянной проверкой его как общих, так и специфических качеств. Те, кто при существующих условиях оказываются абсолютно подходящими для успешного выполнения своих функций, быстро продвигаются. Люди противоположного типа либо застывают в своей профессиональной карьере, либо подвергаются увольнению. Таким образом, профессиональная организация проверяет или перепроверяет индивидов, подтверждает или видоизменяет «вердикты» семейного, церковного и школьного тестирования, распределяет своих членов в полном соответствии или вопреки решениям «фильтров» общего тестирования. Во многих случаях наблюдается полное соответствие решений, причем рост их удельного веса находится в прямой зависимости от качества тестирования, осуществляемого семьей, церковью и школой. Чем больше дефектов обнаруживается в этой системе, тем чаще она отвергается и пересматривается профессиональным тестом. Так как профессиональный «фильтр» фактологичен и прагматичен, свободен от дискурса и абстрактного теоретизирования, он имеет большую социальную ценность, и, как правило, его решения можно считать окончательными. Третья форма профессионального тестирования, селекции и распределения индивидов выражается в факте перемещения человека из одной профессиональной сферы, непригодной для него, в другую, которая лучше соответствует его способностям и призванию. Одна из важнейших вещей в жизни каждого — знать, к какому роду деятельности он более всего пригоден. К сожалению, большинство людей этого не знает, поэтому они часто ошибаются в выборе профессий, для которых у них нет необходимых данных. В таких случаях профессиональное тестирование является средством исправления этой ошибки. Неудача человека в осуществлении своей профессиональной деятельности суть объективное и часто безжалостное доказательство того, что он занимается не своим делом. Неудача приводит к личному неудовлетворению, к понижению по службе, к увольнению. Все это вынуждает его пробовать другой вид деятельности, заставляет его приниматься за новую работу, причем эти «пробы» повторяются до тех пор, пока ему не повезет найти дело, соответствующее его призванию, или когда объективным профессиональным тестированием признается, что он «ни к чему не годен». В первом случае, обнаружив «свой путь», он делает все от него зависящее в своей профессии. Во втором случае он либо отбрасывает свои амбиции и удовлетворяется скромным положением простого неквалифицированного или канцелярского трудяги, либо… Так профессиональная группа постоянно контролирует вертикальную циркуляцию индивидов, корректирует их ложное «самомнение», передвигает их с неверно выбранного пути на правильный, рассеивает многие дутые притязания и необоснованные амбиции, распределяет и перераспределяет людей по разным социальным стратам и подгруппам внутри одного и того же слоя. Таковы, по сути, функции, выполняемые профессиональными группами в плане контроля за социальной циркуляцией и распределением индивидов. Они делают это перманентно и неустанно. Социальная значимость их функции огромна. Несколько фактов и цифр разъяснят эти утверждения. Одна индустриальная фирма в Чикаго объявила о наличии у себя вакансий. Было получено 11 988 откликов-заявлений. Из них изначально 54 % были отвергнуты по разным соображениям. А это значит, что 54 % желающих заниматься этой деятельностью были попросту не допущены к ней. Это иллюстрирует первую форму профессиональной селекции (процесс исключения). Из оставшихся 46 % получить место смогли лишь 33 %, причем из них после экзамена были наняты на работу только 4.4 %. Иными словами, 95.6 % из числа волонтеров были исключены из этой профессии. И наконец, только 7 % (84 человека из 11 988) добились успеха и смогли продвинуться по профессиональной лестнице. Этот обычный случай показывает все значение и эффективность профессионального тестирования, селекции и распределения людей. Возьмем другой пример. В 1924 году из 415 593 конкурсных профессий были проэкзаменованы государственной службой США 222 915 человек. Из них только 133 506 выдержали экзамен (59.9 %). Из числа сдавших экзамен только 68 287 человек (30.6 %) были назначены на должность, а 69.4 % было отказано от назначения. Помимо этого превентивного исключения не следует забывать о существовании исключения неподходящих постфактум, то есть уже после того, как они начали заниматься той или иной деятельностью. В 1915 году в ведущей корпорации металлургической промышленности из-за некачественного выполнения работ было уволено 30.7 % служащих; в полиграфии этот процент составил 40 %; в обувной промышленности — 7.2 %; в торговле — 46.4 %. По данным В. Хенмона, среди желающих получить профессию летчика сразу отсеивается от 50 до 60 % людей; 15 % отсеиваются из летной школы в результате последовательного цикла тестов и экзаменов, и только 6 % «добираются» до взлетной полосы. Исследование причин текучести рабочей силы, проведенное П. Брисенденом и Э. Франкелем, показало, что 16 % от общей массы перемещений рабочей силы происходят благодаря увольнениям, 11 % в результате сокращения производства и 73 % — благодаря «увольнениям по собственному желанию». Это иллюстрирует приведенные выше вторую и третью формы профессионального контроля над социальной циркуляцией. Исследование экономических и моральных «неудач» среди квалифицированных родов профессий, выполненное Д. Джонсоном, показало, что увольнения по причине неудачи происходят практически внутри всех специальностей, несмотря на тщательный отбор со стороны нанимателей. Исследование Американской ассоциации банкиров показало, что в США из ста самых обычных людей (здоровых нравственно и физически), кто занимается бизнесом и кто уже в возрасте 25 лет зарабатывал себе на жизнь, приблизительно 14 человек спустя два-три десятилетия существенно богатеют, приблизительно 10 человек становятся достаточно обеспеченными, около 45 человек достигают среднего уровня достатка и 30 человек беднеют. Иными словами, подобный тест и селекция происходят внутри любого рода занятий — в армии и правительстве, по разным специальностям, в церкви, научной, литературной, художественной и других сферах занятости. Множество «подходящих» к определенному роду занятий быстро продвигается от солдата до генерала, от слуги до монарха, от простого служащего церкви до римского папы, от нищего до миллионера, от посыльного до президента корпорации. Многие вследствие такого же профессионального теста и селекции опускаются вниз. Большинство же населения довольно устойчиво в своем положении или передвигается вверх и вниз крайне медленно и в очень узких пределах. Такова суть тестирующей, селекционирующей и распределительной функций профессиональных организаций. Резюме 1. За исключением периодов анархии и социальных потрясений в любом обществе социальная циркуляция индивидов и их распределение осуществляются не по воле случая, а носят характер необходимости и строго контролируются разнообразными институтами. 2. Эти институты в целом составляют огромный комплекс механизмов, которые контролируют весь процесс социального тестирования, селекции и распределения индивидов внутри социального агрегата. 3. Церковь, семья и школа, а также профессиональные организации выступают не только средствами образования и перемещения людей, но помимо этих функций они выполняют функции социальной селекции и распределения индивидов внутри социального здания. Причем эти функции имеют не меньшее социальное значение, чем функции образования и воспитания. 4. Исторически конкретные формы институтов селекции и распределения могут отличаться в разных обществах и в разные периоды времени, но в том или ином виде они существуют в любом обществе. Они такая же неотъемлемая часть социального агрегата, как органы, контролирующие систему кровообращения в сложном биологическом организме. 5. Во всей своей полноте механизм социальной селекции и распределения в целом ответственен за тип людей, населяющих верхние и нижние этажи, — за тип людей, которые опускаются или поднимаются по социальной лестнице, а также за то, какими качествами обладает «аристократия» и представители «нижних классов» общества. 6. Все это детерминировано качеством и природой организации селекционирующих институтов и частично характером препятствий, которые они устанавливают для индивидов на всем пути их успешного прохождения через «фильтры». Если эти препятствия злокачественны и неадекватны, то и социальное распределение будет неверным. В результате все общество будет страдать. Если они адекватны и правомерны, то и социальное распределение индивидов приведет к процветанию всего общества. 7. То же самое можно сказать и о количественной стороне деятельности этих институтов: разного рода недо- и перепроизводство элиты влияет на весь социальный строй общества. По возможности желательно избегать и того и другого. 8. Любой человек, приступающий к переустройству общества, должен обращать особое внимание на проблему правильной реорганизации этих институтов, и прежде всего с точки зрения их тестирующих, селекционирующих и распределительных функций, а уж потом — как образовательных механизмов. Если они дефективны под этим углом зрения, то никакое социальное улучшение не принесет длительного и глубокого изменения. В конечном итоге историю делают люди. Люди, занимающие положения, которым они не соответствуют, могут «успешно» разрушить общество, но не могут создать ничего ценного, и наоборот.                                   К понятию социальной мобильности (эпиграф) Исследование образования является частью фундаментального труда Питирима Александровича Сорокина «Социальная и культурная мобильность». По существу, он был первым, кто ввел эти термины, а также заложил традицию исследования этих феноменов. Как Вы уже поняли из представленного в разделе «Дополнительные материалы» фрагмента его книги, вертикальная мобильность — это перемещение человека из одного слоя в другой, смена его социального статуса (направленная на его повышение или понижение). Например, выход на пенсию — это смена социального статуса, связанная с его понижением. Горизонтальная мобильность - это такое перемещение из одной социальной позиции в другую, при котором социальный статус сохраняется неизменным. Например: человек работал сторожем, потом стал работать вахтером. Также горизонтальную мобильность принято связывать с географическим перемещением (учитель средней школы из г. Железногорска переехал в Сосновоборск, где также продолжает работать учителем, но уже в другой средней школе). Особым предметом внимания Сорокина становится вертикальная мобильность, и это не случайно, поскольку именно вертикальная мобильность является тем критерием, которое показывает меру динамичности, прогрессивности (в смысле способности к развитию) того или иного общества. Со временем в социологии сложилась привычка проводить параллели между социальной (вертикальной) мобильностью, с одной стороны, и уровнем развития демократии, с другой. Принято считать, что чем выше степень вертикальной мобильности, тем выше уровень развития демократии. Однако, как отмечает П. Сорокин, вертикальная мобильность (взятая сама по себе) не может служить критерием, определяющим уровень демократичности, поскольку, в автократических обществах, социальная мобильность может быть ничуть не меньше (а в ряде случаев и больше), чем в демократических. И если это не так бросается в глаза, то лишь от того, что для межстратового перемещения индивидов там используются иные каналы социальной циркуляции: например, армия и политические объединения, а не образовательные и профессиональные организации, как в современных демократических обществах. Кроме того, что П. Сорокин ввел и проанализировал значение терминов «социальная мобильность», «вертикальная мобильность», «горизонтальная мобильность», он исследовал механизмы, с помощью которых осуществляется социальная мобильность индивидов. Особый интерес представляют механизмы, способствующие вертикальной мобильности индивидов (Сорокин называет их «каналами вертикальной циркуляции» или «социальными лифтами»). В качестве основных он называет армию, церковь, школу, семью, политические организации, профессиональные организации. При этом он отмечает, что функция вертикальной мобильности распределена между ними неравномерно. В разные исторические эпохи (и при разном типе государственного устройства) роль доминирующего средства возвышения индивида выполняют различные механизмы: например, в Средние века — это церковь и армия, с 17 вплоть до первой половины 20 вв. (то есть как раз тогда, когда начинает складываться государство современного типа, в котором династический - семейный — принцип правления заменяется бюрократическим) эту функцию выполняли политические организации. В 20 веке ситуация меняется. Основным (ведущим) каналом вертикальной мобильности становится система образования или, как именует ее П. Сорокин, «школа». Поскольку именно система образования сегодня выполняет роль социального лифта, школу нередко рассматривают как средство демократизации и гуманизации общества. Этот взгляд на школу (и на систему образования в целом, на его функцию или, вернее, «миссию», по отношению к обществу) уходит корнями в философию эпохи Просвещения. Именно от нее нам досталось представление о том, что основная миссия образования – облагораживать человеческую личность, выводить из первобытного состояния невежества и нравственной дикости, развивать способности и таланты (в этом убеждении сходились такие разные мыслители, как Вольтер и Т.Джефферсон, Руссо и Дидро, Гельвеций и Д.Локк). Следует отметить, что обыденное (народное) сознание также фиксирует эту просветительскую функцию школы. Это нашло свое отражение в соответствующих пословицах и поговорках: «ученье свет, а неученье тьма», «ученье — красота, неученье — слепота», «век живи – век учись» (вот оказывается откуда берет начало идея о непрерывном образовании, или, как сейчас принято говорить, «образовании через всю жизнь» - life-long learning!) Вместе с тем народное сознание знает и о еще одной немаловажной функции образования: оно помогает «выбиться в люди» (что проявляется в определенных устойчивых выражениях и речевых оборотах, таких, как: «Учись – человеком будешь», и др.). Обратите внимание: здесь в одной поговорке объединено сразу две функции образования: упоминавшаяся ранее функция социальной мобильности и антропологическая функция («выделывания» человека, превращения человекоподобного биологического существа — в непосредственно человеческое), обозначенная и философами-просветителями, правда, в ином контексте и с иной интерпретацией. Однако есть функция, которая ускользнула от внимания не только философов-просветителей, но и от проницательного народного взгляда: речь идет о селекционирующей функции образовательного института вообще и школы, в частности. Любопытно заметить, что тот же самый механизм, который служит каналом вертикальной циркуляции и, соответственно, средством увеличения социальной мобильности и (по мнению некоторых социологов) демократизации общества – этот же самый механизм (в то же самое время) выполняет и прямо противоположную функцию (совсем недемократического характера) – селекционирующую или, как еще ее определяет П. Сорокин, «устраняющую». Как это оказывается возможным? С традиционной точки зрения, школа – это прежде всего «храм знаний», образовательный механизм, призванный воспитывать и облагораживать каждую человеческую личность, содействовать развитию способностей каждого индивида – в этом ее главная задача. Что же касается селекционирующей функции, то некоторые полагают, что она навязывается школе извне, будучи изначально несвойственна и чужда ее природе (которая является в своей основе подлинно гуманистической). Данная функция навязывается школе в силу ее принадлежности к определенному социальному строю: будучи вписана в конкретную историческую общественно-экономическую формацию, школа не может раскрыть (реализовать) весь свой гуманистический потенциал, так как формация, в которой она вынуждена существовать (ведь школа неизбежно являются частью той или иной социальной структуры) искажает ее природу, побуждая ее выполнять изначально чуждые и противоположные ее характеру и интересам функции (на тот факт, что функционирование школы в качестве социального лифта и инструмента просвещения может быть ограничено «сверху», обращает внимание П. Сорокин, цитируя декрет, принятый в Англии при Ричарде II: «Ни один крепостной не должен отправлять своих детей в школу, чтобы не дать возможность их детям продвигаться в жизни»). С этим суждением (о том, что исконно благая природа школы и образования оказывается искажена несовершенными социальными условиями) можно было бы согласиться, если бы не один факт: селекционирующую («устраняющую») функцию школы мы находим не только в обществах, основанных на принципе сословного или кастового разделения (где образование является привилегией высших слоев), но и в демократически организованных обществах (например, П. Сорокин фиксирует наличие селекционирующей функции школы в одной из самых демократических (по принципу организации) школ – китайской, эпохи Конфуция). Здесь возможны два вывода: 1) вся социальная система – это совокупность «искусственно созданных - «искусно скоординированных, согласованных между собой» социальных механизмов отбора». Следовательно, функция устранения и селекции не навязывается школе извне изначально чуждой ее природе социальной системой, а является осуществлением (реализацией и проявлением) ее сущности: так как образование является структурным элементом общественного организма – его природа не может вступать в противоречие с природой общества. Из этого вытекают довольно интересные и неожиданные следствия. П. Сорокин рассматривает селекцию как базовый принцип, являющийся основой организации общества (не того или иного общества/общности, а общества как такового вне зависимости от социального строя, формы правления и т.д.). Проявлениями этого принципа в различных сферах являются семья, школа, армия, политические и профессиональные организации. Однако если следовать логике этой точки зрения до конца, необходимо признать, что список этот оказывается не полон: еще одним (пожалуй, наиболее, явным) воплощением этого принципа является концлагерь. Концлагерь – это идеальная модель того скрытого основания, на котором базируются (и которым регулируются) вышеперечисленные общественные институты, среди которых протекает наша повседневная жизнь. Иными словами, принцип селекции лежит в основе не Третьего Рейха, а самого общественного феномена, образуя его базовый, основополагающий признак (если учесть логику развития современного общества, то нельзя не предположить, что общество развивается не в сторону демократизации и эгалитаризма (всеобщего равенства) – если что и прогрессирует, так это различные скрытые формы селекции (отбора) и распределения. С этой точки зрения концлагерь является закономерным результатом данной формы прогресса, и (учитывая логику прогресса), по всей видимости, не окончательным. Как отмечают социологи Зигмунт Бауман и Джордж Ритцер: «При соответствующем стечении обстоятельств современный мир был бы способен даже на большую мерзость (если такое вообще возможно), чем Холокост», поскольку «Холокост был не искажением, но продолжением всего того, что мы знаем о нашей цивилизации, ее приоритетах, присущем ей видении мира»). 2) Но возможен и другой вариант: вместо того, чтобы сводить всю организацию общества (и института образования как его неотъемлемой части) к единому принципу – обратить внимание на двойственность и противоречивость, которая оказывается вписана в саму природу общественного феномена; как отмечает французский социолог Пьер Бурдье: «Это двусмысленность всех государственных структур: никогда неизвестно, что это за институты – институты контроля или институты обслуживания. На самом деле, они являются и тем, и другим, контролируют они ничуть не меньше, чем обслуживают». Это возвращает нас к первоначальному вопросу: как примирить (согласовать) между собой представление о школе как механизме селекции (своего рода, сортировочном пункте) с представлением о гуманистической миссии школы в деле просвещения и образования? С точки зрения П. Сорокина, селекционирующая функция школы более значима, чем образовательная (приоритет одной функции перед другой определяется не в соответствии с интересами каждого отдельного индивида, а исходя из потребностей и интересов общества как целого, то есть как структуры). Поэтому задача школы заключается не в том, чтобы взращивать способности каждого индивида, а в том, чтобы определять и проверять: к чему индивид годен – как при прохождении медкомиссии для службы в армии. Сравнение не случайно: сближение школы и армии проводилось еще одним мыслителем – Мишелем Фуко. Он рассматривает эти две организации как вариации одного и того же принципа. Схожую идею мы находим и у П. Сорокина, только принцип, на основании которого он сближает школу и армию, не «надзирать и наказывать», а «сортировать и устранять» (именно этот вариант впоследствии станет основой организации концлагеря). Однако школа не всегда владела монополией на отправление функции селекции. Селекционирующая функция распределена между различными социальными институтами крайне неоднородно. Раньше функция отбора концентрировалась в семье. Но в процессе формирования современного государства значимость семьи как средства селекции постепенно снижается, и функция дошкольного отбора, которая была за ней закреплена, переходит к дошкольным образовательным учреждениям (детским садам, развивающим центрам и т.п.). (Снижение значимости семьи обусловлено тем, что система образования с течением времени «забирает» себе те функции, которые изначально осуществляла семья - например, некогда единые функции воспитания, общего образования (обучение грамоте), профессиональной подготовки разделяются и распределяются между различными частями института образования (дошкольными образовательными учреждениями, школой и университетом). Участие различных социальных институтов в осуществлении функции отбора строится по принципу взаимодополнения. При этом наблюдается любопытное противоречие: чем жестче отбор на уровне института семьи (как в кастовом обществе, когда позиции индивида задаются позицией родителей), тем слабее школьный отбор, и наоборот: чем слабее отбор на уровне семьи – тем «безжалостнее» селекционирующая (устраняющая) функция школы. Здесь мы подходим к одному из самых парадоксальных тезисов П. Сорокина: чем более образование становится массовым – тем сильнее отбор. Введение обязательного школьного обучения призвано было сделать образование доступным для всех. Уровень доступности образования рассматривался как непосредственный показатель эгалитаризации (равенства возможностей) и демократизации общества. Но результаты оказались не такими, как предполагалось. Всеобщее образование не только не сглаживает негативные последствия селекции, проводимой предшествующими инстанциями (семьей и дошкольными учреждениями), оно расширяет и ужесточает действие селекционирующей функции школы (еще лет тридцать назад под термином «всеобщее образование» понималось прежде всего среднее (школьное) образование, однако сегодня речь идет уже о всеобщем высшем образовании. Этот процесс, вопреки общепринятому мнению, но в полном согласии с концепцией П. Сорокина, ведет не к реализации принципа равенства возможностей (провозглашенного конституцией), а к расширению селективных факторов (например, к введению ограничительной квоты на количество бюджетных мест при поступлении в университет) и, как следствие, к усилению стратификации (социального неравенства) общества. Наиболее ярким показателем усиления «устраняющей роли школы» и образования в целом является повышение значения экзамена как средства внутришкольного отбора, основная функция которого (разумеется, неявная) состоит в том, чтобы «чинить препятствия» (систему экзаменов, которые образуют основные этапы образовательного пути индивида (начиная от ВПР после 4 класса и заканчивая кандидатскими экзаменами) можно рассматривать как ряд отборочных туров, выстроенных (выражаясь экономическим языком) по степени возрастания «коэффициента выбытия», или «коэффициента ликвидации»). Как отмечает П. Сорокин: «Масштабы тестов («Речь идет о предварительном тестировании абитуриентов в США») растут, а с ними растет и социальная роль школы как «селектора». Для иллюстрации своей точки зрения он приводит статистику (за 1936 г.) роста показателей отсева при переходе из средней школы – в старшую: «И только незначительная и тщательно отобранная группа достигает колледжа или университета. Но и здесь вновь продолжается процесс отсева, и только часть студентов, поступивших на первый курс, оканчивает колледж» (Подобная ситуация сохраняется и сейчас. Как отмечает А.Н. Джуринский: «Внушительная часть выпускников старшей средней школы США (от 30-ти до 50%), в первую очередь из семей социальных групп, не отличающихся заметным достатком, не располагают материальными возможностями для обучения в вузе и не планируют идти учиться в высшую школу. Несмотря на общий рост числа американцев, получающих высшее образование, различные препятствия и трудности, в особенности социальное и имущественное неравенство, при приобретении образования как дорогого товара сохраняются. Из американцев, находившихся в 2011 году на верхней планке по доходам, окончить высшую школу имели возможность 71%, что заметно превышает статистику 1970 г., когда их часть насчитывала 40%. Количество же молодых людей из имущественных низов, сумевших получить высшее образование, хотя и возросло за эти годы, но гораздо меньше: с 6% до 10%»). Если мы обратимся к современному российскому контексту, то здесь ситуация иная: согласно статистике, «за последние два десятилетия в России доля молодых людей в возрасте от 15 до 25 лет, получающих высшее образование, выросла до 90 процентов». Можно ли рассматривать этот факт как проявление демократизации образования и общества в целом? Действительно, если сравнивать с советской эпохой – перемены разительные. Как отмечают исследователи: «В советской системе доступ к высшему образованию был подчинен госплану. Его получали не больше 20% выпускников школ». Сейчас доля желающих (и имеющих возможность) получить высшее образование значительно увеличилась (по разным подсчетам от 60% до 85%). Означает ли это эгалитаризацию образования? П. Сорокин отвечает решительным «нет». Хотя пропускная способность университета и увеличилась (что выражается в возросшем количестве дипломированных специалистов), однако это свидетельствует не столько об эгалитаризации и демократизации высшего образования, сколько об: 1) «ослаблении тестирующих социальных механизмов», о «неадекватных критериях селекции» 2) и, как итог, о «дефективности образовательных социальных фильтрах» (одним из показателей изменения критериев селекции и ослабления механизмов отбора является снижение количества неуспевающих студентов и кандидатов на отчисление, что является не только выражением ответной реакции вузов на уменьшение количества студентов и изменившийся порядок финансирования, но и отражением изменившейся государственной политики в области образования, что нашло свое законодательное закрепление в Федеральном законе от 29 декабря 2012 г. № 273-ФЗ «Об образовании в Российской Федерации», где была поставлена проблема «неправомерного отчисления»), 3) а также о неизбежном результате подобного «слишком мягкого отбора» – «перепроизводстве» специалистов (точнее, обладателей дипломов о высшем образовании), которые не могут найти соответствующего рабочего места на рынке труда (с целью снизить риск подобных осложнений и одновременно заставить работать социальные фильтры более эффективно государство вводит такие меры, как: 1) дифференциация вузов (разделение на федеральные, национальные исследовательские, опорные и т.д.); 2) государственная аккредитация образовательной деятельности вузов, и т. п.). Как мы уже говорили, селективная функция между различными социальными институтами распределена неравномерно. Концепция П. Сорокина создавалась в то время, когда ключевым селективным механизмом стала школа. Факты, актуальные для нашего контекста (и временного, и пространственного), свидетельствуют о том, что институт образования постепенно утрачивает эти позиции, и роль основного селективного механизма берет на себя рынок труда, бескомпромиссность которого (проявляющаяся в ужесточении условий конкуренции) возрастает прямо пропорционально ослаблению образовательной институции (так, снижение требований к студентам в период обучения (сопровождающееся изменением критериев оценивания и т.п.) уравновешивается усилением контроля и повышением запросов к ним как к соискателям рабочих мест). Другими словами: функцию основного тестирующего и селекционирующего механизма, выносящего свой итоговый вердикт (и тем самым удостоверяющего или опровергающего заключение, вынесенное ранее другими «отборочными пунктами»), сегодня выполняет не ЕГЭ, не ГИА с последующей защитой ВКР, а собеседование приеме на работу или аттестация при прохождении по конкурсу. Для того, чтобы прояснить эту мысль достаточно задать ряд вопросов, а именно: 1) Скольким выпускникам удается найти работу по специальности? 2) Скольким из тех, кому повезло ее найти, удается в ней закрепиться? 3) Сколько из тех, кому удалось найти работу по специальности, ее теряют (бывают уволены)? 4) Сколько увольняются сами, то есть бросают работу по специальности и устраиваются работать не по своему профилю, либо переучиваются? Данные опроса ВЦИОМ, проведенного 11.04. 2019 г., показывают, что каждый второй россиянин работает не по специальности, среди них есть те, кто никогда не работал по специальности (28% респондентов), почти половина респондентов проработала по своей специальности более 5-ти лет и 37 % из тех, кто нашел себя в другой сфере деятельности, пришлось проходить курсы профессиональной подготовки. Соответствующие показатели, приводимые ВЦИОМ, демонстрируют насколько высок процент отсева на рынке труда, среди тех, кому удалось «проскочить через образовательное “сито”». Процессы исключения и само-исключения, которые П. Сорокин описывает для школы (колледжа, университета) сегодня наблюдаются на рынке труда, причем последние преобладают над первыми: жесткая селекция, царящая на рынке труда, чаще всего проявляется не в принудительных сокращениях рабочего персонала, а через само-селекцию (об этом свидетельствует процент увольнений по собственному желанию и, как следствие, возросшие показатели текучести кадров). Для тех, кто выбрал этот путь (само-селекции, само-исключения) уже подготовлены варианты: непрестанно увеличивающееся количество курсов повышения квалификации и переподготовки, которые можно рассматривать как попытку пристроить (занять делом) не отсортированный вовремя человеческий материал и таким образом избежать взрывоопасной социальной ситуации. Упрек, что университеты выпускают не тех специалистов, которые нужны на рынке труда – это упрек (скрытое обвинение) в том, что университеты плохо справляются со своей селекционирующей функцией. Необходимо отметить, что у фразы «университеты выпускают не тех специалистов» двойной подтекст: профориентационный (производят не те специальности, которые требуются на данный момент на рынке труда) и антропологический: выпускают рабочий материал, не подходящий по своим личностным (качественным) характеристикам. Последнее имеет особое значение. Дело в том, что селекционирующая функция, выполняемая семьей и школой, заключается не столько в распределении готовых индивидов по сложившимся социальным нишам, сколько в определении именно тех личностных черт (типических особенностей), которые индивид (как держатель данной социальной позиции и, следовательно, как член определенной социальной группы) должен иметь (как поясняет немецкий социолог нач. 20 в. Отто Аммон: «соответствующие способности задействованы здесь только в той степени, в какой это продиктовано школьным принуждением» или, как пишет П. Сорокин, в той мере, в какой данный тип организации семейной или образовательной институции позволяет им раскрыться). Иными словами, селекционирующая функция может реализоваться только в той мере, в какой ею выполняется антропологическая работа (= антропологическая функция): форматирование многообразного человеческого материала (которое осуществляется в соответствии с критериями предстоящей селекции). Таким образом основа для селекции закладывается уже здесь – в ходе выявления способностей, поэтому так называемое «форматирование» представляет собой, на самом деле, процесс формирования определенного социального типажа, воплощенного в конкретном человеческом экземпляре (учитывая это, можно сделать вывод о том, что распределение индивидов в обществе происходит не в согласии с «принципом соответствия социального положения индивида его способностям». Скорее наоборот: способности индивида должны соответствовать уготованному ему (предначертанному ему семьей и школой) социальному положению; именно в этом направлении осуществляется «личностное развитие»). В реализации антропологической функции (так же, как и селекционирующей) соблюдается принцип разделения труда, как отмечает П. Сорокин: за «общие свойства индивидов, необходимые для успешного выполнения множества задач» отвечает семья и школа, а за «специфические качества, необходимые для выполнения специальных функций в той или иной профессии» – профессиональные организации. Однако в последнее время здесь наметился ряд изменений. Так, согласно проведенным исследованиям, то, что ждут сегодня от новых кадров работодатели – не специальные знания, умения и навыки (непосредственно связанные с профессиональной специализацией), а универсальные компетенции (креативность, коммуникация, самоорганизация), то есть качества и способности, «необходимые для успешного выполнения множества социальных функций». (Другими словами, требуется не специалист, а личность, не знания-умения-навыки, а характер.) Произошло смещение акцентов и рынок труда стал выполнять задачи, являвшиеся ранее прерогативой семьи и школы, ослабление селекционирующей функции которых явилось выражением ослабления и тесно связанной с ней антропологической функции. Это означает, что институты семьи и образования не в состоянии больше удовлетворять общественный запрос на формирование соответствующей современной ситуации модели личности (их ресурсов оказывается недостаточно) – эту роль приходится брать на себя профорганизациям. Огромное число «лишних людей» с дипломом о высшем образовании, отвергнутых рынком труда, представляют собой, своего рода, «несостоявшихся личностей». Речь идет не столько о профессиональной несостоятельности - невостребованности, сколько о личностной (вызванной нехваткой так называемого «человеческого капитала» - универсальных компетенций), на это указывает конфликт, который существует сегодня между университетами и рынком труда: так, работодатели, отмечая неудовлетворительность образования, предоставляемого вузами, говорят о том, что им приходится доучивать или переобучать заново на местах недавних выпускников. Здесь наблюдается любопытное противоречие: в то время как профорганизации расширяют свой набор функций, институт образования – сокращает. То есть рынок труда постепенно «приватизирует» те функции (образовательную (социализирующую), антропологическую), которые изначально были разделены между институтами семьи и образования. Нельзя не задать вопрос: является ли указанный процесс сигналом того, что профорганизации (а вместе с ними и вся социальная структура общества) меняют свой характер? Подводя итог, нужно заметить, что любая теория — не совокупность непреложных истин, а — в первую очередь — инструмент мышления, средство, позволяющее анализировать на материале своего времени определенные процессы и явления. Именно с этой точки зрения и следует подходить к концепции П. Сорокина, задавая вопрос не только о том, что он открыл, но и о том, что с помощью его теории еще предстоит открыть (говоря другими словами: как трансформированная в соответствии с условиями современного нам общества концепция П. Сорокина помогает нам понять происходящее сегодня). Лекция и вопросы по Теме 1 (Семинар) Начало формы Задание 1: Почитайте и поразмышляйте над   фрагментами текста П. Сорокина; лекцией по теме. Дайте свой комментарий прочитанному.  Опишите  вопросы и возражения, которые возникали у Вас в ходе работы. Формат работы - свободный (эссе/сочинение-размышление). Конец формы Конец формы